Оригинал взят у
1. Причина первая — фрагментарность идей. Хотя я б сказала мышления, но это имхо психиатрический термин. ;) А вот как важен ли у нас фермент А для клеток Б или не важен? А давайте мы его удалим (нокаут гена А), и посмотрим что будет. При этом ученые напоминают мне анекдот, когда у таракана последовательно отрывали по одной лапке, после чего от хлопка в ладоши таракан убегал как-то хуже и хуже.. когда ноги закончились, таракан на хлопок уже не реагировал. Вывод: тараканы слышат ногами. Так и тут — нокаутировали ген, изучаемые клетки загнулись. Вау, фермент А очень важен для клеток Б и без него никак! Шлеп-шлеп статья, шлеп-шлеп выводы «Фермент А может быть хорошей терапевтической мишенью для лечения болезней, где клетки Б слишком распоясались!». А то, что в нокаут мышке без фермента А загнулись и клетки Б, и В, и Г, и еще тридцать три типа клеток, да и сама мышь синяя, лысая и безглазая — ну кого это волнует? Мы ж изучаем клетки Б. Мы ученые. Испытания нового препарата, подавляющего активность фермента А, если и доживут до стадии мышей, сдохнут вместе с испытуемыми. Ну и что, на очереди еще пара десятков интересных идей!
2. Причина вторая — стремление к комфортности в работе. Особенно этим любят заниматься молекулярные биологи. Иногда, чтоб добыть достаточное количество клеток для прямого эксперимента, надо разобрать на части штук 30 мышек, ну мало их там, клеток этих, да и дохнут они быстро. А уж человеческих клеток вообще фиг добудешь. Что делаем? Ну в лучшем случае, выращиваем нужные клетки в пробирке (совершенно не заботясь, а не меняются ли они при этом и кто там у нас вырастает-то), а обычно и этого не надо. Чо там, взяли клеточную линию, раковую, растущую на чем угодно примерно как тараканы, вирусами насовали в эти клетки нужный для изучения ген, и давай баловаться, с чем там у нас продут этого гена реагирует? А как он там у нас регулируется? А на что он там влияет? Шлеп, шлеп статьи.. Эта активность мне напоминает анекдот «А что вы тут под фонарем делаете? — Да монетку ищу, уронил у забора вон там! — Так если уронили у забора, почему тут ищете, а не там? — Вы что, дурак? Потому что тут светлей!» То, что раковая клетка потому и раковая, что плевать она хотела на всю приличную регуляцию и то, что ген с помощью вируса вставится в такое место, которое и рядом не лежало с его местом в нормальной клетке, то что продукты гена, пересаженного в одиночку в клетку другого типа (спасибо если в клетку хотя и того же биологического вида!) вообще вряд ли будут работать без своего окружения и товарищей, никого не беспокоит.. открытия, полученные таким макаром, живут иногда и подольше, если все-таки пальцем в небо попали.
3. Причина третья — бездумные аналогии. Ситуация аналогична предыдущей, но еще больше облегчает ученому жизнь. Вот интересует нас, как данный белок взаимодействует со своими регуляторами в клетках поджелудочной железы у пациентов с диабетом, потому что мы над диабетом работаем и нам надо запланировать серию своих экспериментов, так нет ничего проще! Гуглим, находим уже обубликованную статью как этот белок взаимодействует сотоварищами в клетках волосяного фолликула шерстки золотого сирийского хомячка, распечатываем оттуда схемку взаимодействия и тыкаем пальчиком в нужные реактивы для того, чтоб начать свои эксперименты. Эта активность напоминает анекдот с концовкой «Все верно, но не выиграл, а проиграл, и не Жигули, а сто рублей». Правильно, белки у нас с хомячком аналогичные, регуляция одинаковая иногда аж с уровня рыб, и уж точно похожа у млекопитающих, а норма это или патология, поджелудочная или волосы, ну какая разница, вперед, а там разберемся. Стоит отметить, что иногда это прокатывает даже если аналоги проведены с уровня дрожжей. ;)
4. Причина четвертая — немодельные модели. Понятно, что никто не может ставить эксперименты на людях, в итоге которых человека разбирают на запчасти, чтоб изучить, что ж получилось. Понятно, что для этого нужны животные и ничего тут не поделаешь. Но вот проблема — мыши болеют меньше, чем люди и некоторые болезни у них совсем не встречаются. А изучать-то, чтоб научиться лечить, надо. Что делаем? Модель. Иногда они бывают более-менее удачными (например, хирургически сузить коронарные артерии крысе, чтоб изучать ишемическую болезнь, а лучше раскормить пожилых крыс, ограничивая движения, а потом заставить их бегать, в первые дни тоже получим ишемию), но иногда — мама дорогая.. вот какой смысл изучать аутоиммунное заболевание у мышей, которым соответствующий орган повредили химически? «- Пациент перед смертью потел? — Потел! — Отлично, это очень хороший симптом». Понятно что симптомы бронхиальной астмы и удушения как ее модели будут аналогичными, но на этом все, никаких больше аналогий! Нет, это ничуть не мешает морщить умные лбы и искать новые методы лечения на такой модели или доказывать, что выбранная (пунктами 1, 2 и 3, естественно, многолетнаяя работа!) терапия таки помогает..
5. Причина пятая — желание быть как все. Ты, молодой ученый, делаешь эксперимент, результаты противоположны ожидаемым, идешь с ними к Боссу, получаешь совет переделать, потому что так не может быть. Почему не может? Потому что Большие Перцы уже изучали этот вопрос и вот серия статей, эффект должен быть противоположным! Проводишь еще 20 экспериментов, меняя условия и способы обнаружения результата и на середине либо бросаешь (ну противоположный же!), либо находишь комбинацию факторов, при которых таки эффект меняется. Теперь еще энное количество раз повторим, чтоб положительный 5% рост стал достоверным в ста сорока повторениях (не важно, что первые эксперименты стабильно давали 20%-30% уменьшение, они против Больших Перцев, и не важно, что первые эксперименты работали в любой фазе луны, а нужные — только в полнолуние и под мантры с бубном!). Вуаля, ты на коне. Честным макаром получил свои нужные данные, вы шлепаете статью, вы в мейнстриме! А другой молодой ученый из команды Большого Перца подойдет к тебе на конференции и шепнет на ухо «Ну а как ты догадался про полнолуние-то, гад? У вас же приливов в городе нету, влажность не меняется». Это примерно как в анекдоте, в котором мужик жалуется, что из окон женская баня видна, и это очень травматично. А в процессе выясняется, что для изучения женской бани надо залезть на шкаф и сильно вытянуться, в результате чего наблюдатель, вестимо, падает.
Бывает и другое развитие ситуации — Босс скажет, что это любопытно, вы доделываете эксперименты, противоречащие Большим Перцам. И пытаетесь обубликовать находку. Удачи, ага. В большие журналы можете даже и не соваться — каждый сочтет за честь послать быстро и жестко. В мелких может и получится, половина пошлет сразу, а из оставшихся каждый второй ревьювер захочет от вас дополнить статью еще экспериментами с 80-ю мышами-девственницами, сердцем жабы и муравьями, танцующими польку, в надежде что вы сами отвалитесь со своими стремными данными от таких требований.. Пройдет пара лет, и другой Большой Перец, противник первого, обубликует эксперименты аналогичные вашим первым (а иногда и очень странно аналогичные), с заголовком «Платон мне друг, но истина дороже!». За это время, кстати, появится штук 10 статей трудолюбивых китайских ученых, подтверждающих данные первого перца, а после второй статьи трудолюбивые статьи разделятся ровно пополам: за и против. ;) А чо, все побежали, и я побежал.
6. Причина шестая. Отсутствие нормальных контролей в экспериментах.. Удивительно, но ни в каких медико-биологических ВУЗах не преподают предмет «Как заниматься наукой». Никто не объясняет, что научный эксперимент называется именно экспериментом, потому что его цель не иллюстрировать твою идею, а доказать или опровергнуть ее. На практике это приводит к тому, что увлеченный своей теорией ученый ставит эксперимент, и если данные совпадают с ожидаемыми, то окрыленный, летит дальше к следующим экспериментам. — Препарат работает? — О, да, работает, в опытной пробирке клетки не растут, в контроле — растут! — А вы в контроль тоже спирт добавляли, ну, которым препарат разбавляете? — Нет, а зачем? Или так: Препарат работает? О, да, в опытной группе все опухоли исчезли, а в контрольной растут! — Прекрасно, но.. почему у вас в опытной группе всего три мыши, а в контрольной — 10? Да понимаете, в опытной 7 мышей распухли и сдохли, токсический эффект от быстрого разрушения опухоли, наверное. Что доказывает что препарат очень хорошо работает, верно? То есть люди не парятся, получив хорошие данные, доказать самим себе, что это действительно то, что нужно, а не эффект от условий эксперимента и остальных факторов, и очень обижаются, когда злые ревьюверы (см. предыдущий пункт, ситуация зеркальна) хотят от них дополнительных экспериментов для верификации. Мне это напоминает вот этот анекдот: «Британские ученые, повесившие камеры на шею кошек чтоб изучить их активность в течение дня, выяснили, что большую часть времени кошки тратят на кувыркания, чесания шеи, тряску головой и остальные попытки снять камеру».
7. Ну и последняя из причин что помню — криворучки-экпериментаторы. Это не характерно для стран, где с наукой беда, бабла отчаянно не хватает, и все реактивы с оборудованием находятся под зорким, жестким контролем. Это скорей про страны, где на науку выделяются более-менее разумные деньги. В этом случае происходит следующее: приходит в лабу клиницист-терапевт, мол, хочу науку делать, вот у меня идеи, вот я грант получил на них. Закупает что надо, и давай работать. Никто его не по сути не обучает и не контролирует, эксперименты выходят кривые, делает по большей части фигню, скажем прямо. Но не дай Бог в этой фигне обнаружится нужная ему закономерность! Все, привет, публикуем. Кривые косые блоты с полосками на совершенно других белках клиницист красиво обрезает (ну подумаешь, у меня тогда просто съехало что-то чуток), жуткие микроскопные снимки размазанной дохлятины вырезаются до двух чудом уцелевших клеток, случайно словивших нужный цвет (искренне, он верит что это настоящий результат!!), страшные кривые картинки цитометрии без какой-либо компенсации превращаются в уютные столбики «процент положительных клеток» и вуаля. Клиницист, умница, получает свои статьи, повышение и еще грант. Со временем он обзаведется подчиненными, конечно, и они скорей всего будут с руками, эксперименты сам делать перестанет или научится, и станет не так все плохо. Но блин.
И обратная ситуация — биолог работает в лабе над клиническим проектом. Биолог-генетик, например. Изучает эффект женских половых гормонов на процессы в клеточном ядре. Дай Бог десятой части этих специалистов придет к голову поинтересоваться, в какой фазе цикла были женщины, от которых взяли образцы крови из банка доноров (а что, бывают разные фазы?). Половина из них изумится, случайно узнав что половой цикл женщины и мыши различный и аналогии не всегда уместны. И посланная в Журнал Молекулярной Генетики статья таки так и будет напечатана вот со всей этой фигней, так как ревьюверы там кто? Не клиницисты. ;) «А как же вы, извините, слепой, автомобиль водите? — Ну как, по сигналам!».
На лекции у Большого Дяди недавно было (привожу по памяти):
— из предложенных молекулярных моделей до подтверждения этих же данных другой группой ученых доживает меньше половины, сколько точно, подсчитать сложно
— из предложенных и подтвержденных молекулярных моделей болезни до стадии развития препарата для тестирования на клетках доживает около 10%. Обычно получается «нет эффекта» или «ой, а все сдохли» или это технически слишком сложно.
— из этих, работающих в пробирке на клетках технологий, менее процента доживает до того, чтоб попробовать на мышах
— из тех, что были опробованы на мышах, эффективными оказываются опять же лишь процентов 10, но из них больше половины дальше использоваться не может — токсичные и побочные. Впрочем, последнее обычно обнаруживается не той группой ученых, что тиснули победную статью в Cell, Nature или PNAS ;))
— из тех, что прошли на мышах, больше половины не проходит преклинические испытания на людях из-за побочных, токсичности и тп
— из тех, что прошли все этапы, 90% в первом клиническом испытании не имеют никакого эффекта. Оставшиеся 10% развиваются дальше.
Такие дела
Дисклеймер: все вышеописанное является лишь итогом моих наблюдений за другими людьми и чтением статей в журналах и не имеет конечно же даже самого отдаленного отношения к моему месту работы, где все правильно и хорошо.